Алексей Бергман - Запомни - все обман![СИ]

Не вышло. Просчитался. Ваню Маугли продолжают разыскивать со всем усердием.

А ведь прежде чем начать р а б о т а т ь с новым бойцом, Сулема, через верного человека прогнал отпечатки пальцев Маугли по милицейской базе, убедился: никаких следов психованного душегубца в базах нет. Нигде Ванюша не проходил, не засвечивался, чист, аки ангел.

Да и самому Маугли Гуцул поверил. Прежде чем придти к согласию, вывозить из страны в Европу «кота в мешке», поставил условие — о прошлом, паря, как на духу, как перед попом на исповеди все до донышка.

— Я ничего о себе не помню, — твердо глядя в глаза Сулемы, проговорил боец. — Ни имени не помню, ни места рождения. Отправной точкой воспоминаний служит место: обширный зал, где обедали люди в военной форме. Далее меня провели в какой–то медицинский кабинет со сложной аппаратурой. Оттуда я у ш е л и встретился с вами.

Сулема детально вспомнил фантастическую встречу на пустынной дороге, подумал о том, что такой боец, как Маугли мог уложить его ребяток «наглухо» и даже не вспотеть… А у ребяток только пара носов на бок свернулись и одно ребро треснуло — да и то, это Валера неловко на булыжник приземлился…

И получается, что… не похож парнишка на сумасшедшего убийцу. Вот хоть режьте, хоть пытайте — не похож! Ненормальный псих такие навыки в узде не удержал бы. Чисто на автомате уложил бы всех ребят в канаву штабелем и был таков.

А Маугли бил не насмерть. Аккуратно бил и бережно.

Сулема покрутил в голове некие ассоциации, вызванные рассказом, нахмурился, сказал:

— Есть у меня дружок один…, так вот его кум Миша как–то на работу к москалям подался — в Воронеж, где сестра замужем проживает. Приехал в город, значит, позвонил с вокзала и… пропал. Нашли бедолагу спустя два года, тоже на вокзале, но под Смоленском. Ни черта мужик не помнил. Ни имени, ни Родины, ни мамки с папкой. Дежурная по вокзалу отвела Мишаню в вокзальную мусарню, там пальцы откатали — только так и узнали, кто таков, откуда взялся. Кума у кореша еще при Горбачеве закрыли, пальчики Мишани у москалей остались в базе.

Маугли напряженно слушал рассказ Сулемы, казалось, даже не дышал, кулаки пудовые стискивал.

— Кореш тогда в Смоленск смотался, забрал Мишаню из больнички, домой привез. Рассказывал, что тот башкой крутил, как будто жену и дочку, дом родной впервые видел… Сам худой да изможденный, словно за краюху хлеба на каких–то каменоломнях два года вкалывал… Мы тогда, дело прошлое, решили — опоили какие–то черти Мишу на вокзале да в рабство увезли… С тобой, как мне кажется, дело по–другому было.

— Как было? — хрипло подстегнул рассказ боец.

— Да вот кажется мне, паря, что с тобой…, как бы это сказать… вояки поработали. Беспамятные бедолаги и раньше на вокзалах появлялись, но были — в чем только душа держится. А ты… Ты, парень, другое дело. Тебя, по всему видно, — готовили.

— К чему?

— А бес их солдафонов знает. Возле места, где мы тебя подобрали какой–то военный объект стоит, слухи о нем и раньше нехорошие ходили. Я, парень, думаю, тебе как–то мозги промыли, всяких специальных знаний в пустую башку напихали. Рефлексы ускорили, тренировали, готовили из тебя, как в американском фантастическом кино — боевую машину в человеческом обличии. — Маугли понуро глядел в пол, кажется, привыкал к мысли, что он искусственно созданная военная машина. — Ты Интернетом пользоваться умеешь? — с ноткой жалости в голосе, спросил Сулема. Парень покрутил головой. — Научим. Сам погуляешь по сети, найдешь рассказы о подобных найденышах, к себе примеришь. Годится?

Пользоваться компьютером «искусственный человек» научился так стремительно, что Сулема только укрепился в мысли — перед ним сверхсущество созданное в секретной военной лаборатории. Не только физические, но умственные возможности Маугли намного превышали обычный человеческий уровень.

Уже в варшавской гостинице, спустя неделю с лишним, «Иван Погребняк» и Сулема, за рюмкой сливовицы вернулись к прежнему разговору.

— Я долго думал и анализировал, Алексей Николаевич, — проговорил Иван, — все, что я почерпнул из Интернета о схожих со мной случаях — не попадает под мою копирку.

— И не должно попадать, — уверенно проговорил Сулема. — Ты — продукт военных разработок. Вокзальные найденыши — сбежавшие или выгнанные рабы с плантаций.

— Алексей Николаевич! Я до сих пор д у м а ю на другом языке! Я очнулся, разговаривая и думая на языке, которому до сих пор не могу найти аналогов в…

— Подожди, подожди, — заинтересованно перебил Гуцул. — Ты что хочешь сказать…

— Я выучил русский язык, на котором сейчас с вами разговариваю гораздо позже!

— Когда? — опешил Сулема.

— За сутки, что провел рядом с вами!!

— Не факт, — быстро опомнился собеседник. — Ты в с п о м н и л русский язык, как только встретился с людьми, на нем разговаривающими.

— Да ничего я не вспомнил, — горько отмахнулся Маугли, — я его — выучил. Учил и выучил. За это — отвечаю. Мне все вот это, — парень очертил рукой круг, показывая на гостиничный номер, — кажется чуждым, н е п р а в и л ь н ы м… Я как будто живу в мире, вывернутом наизнанку и этого я не могу понять, принять, логически обосновать. Во мне оставили нестертыми простейшие жизненные навыки, но предметы обихода каждый раз бьют по глазам — неправильностью. Чужеродностью. Весь этот мир, каждая мелочь раздражает, скребет по нервам!

— Намекаешь, — усмехнулся Сулема, — ты — не отсюда, да? — Могучий парень, доискивающийся внутри себя какой–то странной и вероятно — не нужной правды, вызывал жалость. — И каким же тебе кажется н а ш мир, приятель?

— Доисторическим маразматическим дерьмом.

После того разговора прошло три с лишним месяца. «Ваня Погребняк» старался больше не выходить на откровенность с шефом, прятал мысли в отговорках, не велся на шутливые подначки. Получив от дяди Михея сигнал, Сулема пришел в гостиничный номер лучшего бойца и, кривя лицо, бросил на прикроватную тумбочку новый паспорт:

— Вот, это тебе, — проговорил хмуро. — Придется, Ваня, расставаться.

— Что–то случилось? — Привыкший к неприхотливой кочевой жизни Маугли, никогда не выражал желания уйти. Сулема решал, улаживал за него все организационные вопросы с властями. Гуцул и несколько сопровождавших их ребят, стали единственной семьей Ивана. Якорем скоротечных, трехмесячных воспоминаний, надежной гаванью–защитой, где никто не приставал с расспросами, не удивлялся странностям «Погребняка».

Алексей Николаевич рассказал о разговоре с крымским корешем, тяжело оседлал подлокотник кресла и, печально глядя на «приемыша», сказал: